Новость от альманаха «Лубянка»

Господи, какую же ерунду мы мелем, когда сетуем, что сейчас – «тяжелое время»! Потеря работы, финансовый кризис, бессовестно задираемые проценты по кредитам и прочие «комариные» проблемы воспринимаются нами словно апокалипсис. Мы жутко устаем от многочасового безделья в офисах, мучаемся комплексом неполноценности из-за подержанного автомобиля, впадаем в истерику, когда заканчиваются деньги на кредитной карточке, и ноем, ноем, ноем, доводя себя до исступления, зачастую – на пустом месте. И лишь одно спасает от тотальной депрессии: универсальное объяснение-оправдание любой подлости, глупости и жадности – «время такое».

Наверное, я не имею права разглагольствовать о подобных вещах: ведь сам не прочь посочувствовать себе, любимому, принимая «удары судьбы». Когда не с чем сравнить, любой щелчок воспринимается ударом. Поэтому я очень благодарен ветерану Серафиму Николаевичу Агафонову, вырвавшему меня из плена жалобных иллюзий, заставившему «встряхнуться» и хотя бы задуматься о настоящем и преходящем. Я прочитал его письмо в блоге Влада Шурыгина. На первый взгляд – бесхитростная жизнь обыкновенного человека, о котором никогда не снимут кино, чей уход из жизни не станет поводом для всероссийского траура, и кому не поставят на Родине беломраморный памятник. Да что там! Не наше государство (не знаю, чье, но точно «не наше») даже первую группу инвалидности «зажало» 90-летнему старику, лишь бы поменьше ему платить.

«С февраля 2006 г. сижу дома, ходить не могу, первую группу инвалидности не дают. В 2006 г. была комиссия ВТЭК, комиссию не привезли, сам идти не могу, так и остался со второй группой третьей степени. Сказали, что она будет приравнена к первой группе, но никаких льгот по ней нет. За то, что воевал, получаю половину пенсии… Три раза был ранен, получил три контузии…»

Впрочем, я привожу исповедь ветерана отнюдь не для того, чтобы лишний раз поднести зеркало к мурлу власти: все равно она ничего нового там для себя не разглядит. Письмо Серафима Агафонова – прежде всего послание всем нам. Это – не только наша история, но и еще, если хотите, своеобразный тест на простое понимание сложных истин. Итак, читаем:

«Я родился 6 ноября 1920 г. в селе Чубарово Рязанской области в семье религиозного культа. Моего отца-священника посадили в 1929 г. Я ходил, собирал милостыню по своему селу. Девочки, с которыми я учился, меня стыдили, что побирушка. Кушать охота, и мне пришлось каждый день после учебы отправляться в соседние деревни, за 5-7 км. В хороших домах ничего не давали, а в маленьком старом доме всегда делились картошкой или куском хлеба. Нас было 6 человек, всё за раз съедали. На следующий день опять приходилось идти. Когда стали побольше с братишкой, ходили дрова пилить, за работу нам давали еду.

В 1932 г. я учился в 4-м классе. Летом того же года пас свиней. Мне прикрепили двух женщин с малышами. Я стал учить их грамоте с осени до весны 1933 г. Научил их хорошо читать и писать. За это они меня кормили. Т. к. было постановление правительства ликвидировать неграмотность.

В 1932 г. был создан совхоз «Свобода» в селе Печкеряево. В 1933 г. я окончил 5 классов и устроился туда разнорабочим. В летнее время мать поднимала меня в 2:30 на работу. Ходил каждый день в первое отделение колхоза за 10 км туда и обратно. И целый день приходилось пахать, весной – боронить. Летом выполнял разные работы: пахал в поле, возил комбикорм, убирал урожай. Работать было очень тяжело, даже «искры из глаз летели»...

В 1937 г. сдал экзамены и стал учиться на ученика слесаря в фабрично-заводском училище (ФЗУ). Учился хорошо. Потом работал слесарем-арматурщиком. В 1939 году как хорошего работника уговорили вступить в комсомол. Я не хотел: стыдно было говорить, что я – сын священника. Райком из-за этого не хотел меня утверждать. Списки послали в Москву. Оттуда написали: «Утвердить, как проголосовало собрание».

В 1940 г., осенью, когда мне было 20 лет, состоялся призыв в армию. А меня – сына священника – не взяли. Забрали всех моих друзей. Все они, кто ушел в 1940 г. в армию, погибли. В 1941 г., ровно за месяц до войны, 22 мая нас отправили в Казань, сформировали Казанский рабочий батальон № 508 со всех районов Татарстана, который состоял из 1000 человек. Батальон собрали из разного народа: судимые, раскулаченные, дети священников и мулл, богачей, кулаков; в общем, «ненужные элементы». И отправили нас в Западную Белоруссию, в местечко Бутслов, строить аэродром. Мы возили тачки с бетоном, бетонировали, разбивали булыжник – успели сделать только половину задания.

22 июня нас подняли по тревоге. Отступали сутками, спали на ходу, падали, поднимались и шли дальше по дороге. Засыпали, спотыкались и снова шли. Кормило нас население, кто что даст. Подошли к Смоленску, там нам выдали шанцевый инструмент. Мы стали копать рвы противотанковые, эскарпы, контрэскарпы, окопы, строить СОТы (скрытые огневые точки), дзоты (деревянные земляные огневые точки).

У Смоленска нас немец догнал. Посадили три роты на машину ЗИС-5. 4-я рота осталась, т. к. не хватило машин. Они попали в плен. А мы уехали, стоя в кузове. Отъехали от Красного, вижу, как на нашей территории поднимаются три самолета. Подумал еще: чьи это самолеты? Они залетели вперед и стали бомбить. В 1-й роте несколько человек убило сразу. Когда закончились бомбы, фашисты стали стрелять. Мы успели выскочить и спрятаться к кювете. Самолеты летели на бреющем полете и почти в упор стреляли по машинам. Меня так трясло в кювете, думал, в землю совсем закопаюсь. Пули по дороге словно борона прошли…

Отходили до самой окраины Москвы, до фабрики «Красное знамя». Мне поручили охранять три минных поля – ОЗМ-152 (осколочно-заградительная мина весом 152 кг). Мне пришлось связаться с командиром пехотной части и оставить у него связного. Через несколько дней командир части вызывает меня и говорит: «Прорвались танки, бери своего связного, вот тебе бутылки с зажигательной смесью, иди, встречай немцев!». Сделали окопы. Просидели до вечера, никаких танков нет. Вернувшись, пошел докладывать. Когда пришел, палаток нет, командира нет. Валяются коровьи головы и шелуха. Мы несколько дней не ели. Я дал солдатам команду сварить это, и мы с таким аппетитом поели, как будто первый раз в жизни. Такой вкусный суп я никогда не пробовал…

Солдаты ворчат: мол, немцы уже обошли нас. Они думают, я их собираюсь сдать. А я сказал: «Идите, я вас не подведу, но сам, пока немцев не увижу, не уйду!». Т. к. мне не было команды уходить. При появлении немцев я взорвал мины, когда они зашли на минное поле, и мы быстро ушли по траншее, в сторону Москвы. Нахожу штаб и докладываю о выполнении задания. А там нас уже не ждали, сняли с довольствия, собирались отсылать похоронки…

6 декабря 1941 г. началось наступление наших войск. Меня поставили командиром взвода разведки. Особый отдел узнал, что я – сын священника, и меня сняли с этой должности и отправили принять новый взвод…

В дальнейшем наш 145-й батальон отправили под Москву на формировку. Выдали зимнее обмундирование и отправили под Сталинград. По приезду туда мы успели минировать поля, чтобы не выпустить Паулюса из окружения. Потом наши войска стали ликвидировать немцев. Мой взвод был прикреплен к командиру дивизии. Задача была такая: день наступаем, сколько пройдем, а ночью копаем НП (наблюдательный пункт) и КП (командный пункт).

Это продолжалось 2,5 месяца – с ноября по 31 января 1943 г. Земля была, как ее называли, «приволжская твердыня». Действовали киркой и лопатой, лом не брал, и комочки получались словно воробьиное яичко. Пройду за день... всяко было: когда 0,5 км, когда 700 м, когда 1 км. На другую ночь опять надо копать. Я, офицер, тоже копал наравне с солдатом, мороз доходил до 40 градусов. Утром приносили завтрак. Жидкость ледяная, а хлеб рубили топором.

31 января 1943 г. меня вызывает командир дивизии в землянку. Прихожу и докладываю: «Лейтенант Агафонов по вашему указанию прибыл». Командир дивизии сидел в белой шубе с белым воротником. Он приказал мне 1 февраля с утра пропустить пулеметную роту «Максим», устранить препятствия, заграждения проволочные, минные поля, а также помочь перенести пулеметы через балки и овраги. Вечером пришли мы на место, где должно быть наступление. Всю ночь пробегали, грелись. Перед наступлением нам принесли завтрак, по 100 грамм не дали, даже мне, как командиру взвода, не говоря уж о солдатах. Позавтракали, после зеленой ракеты пошли в наступление. Пулеметной роты со мной не оказалось, и пехотинцев тоже нет. Куда идти, не знаю, поскольку я – сапер и провоевал уже два года, но в большое наступление никогда не ходил. Решился атаковать, куда глаза глядят. А пошел из-за того, что надоело в холоде сидеть, даже если бы пришлось погибнуть.

Взвод развернул – и в наступление. Справа – первое отделение, посередине – второе, слева – третье. А я шел посередине впереди. Закричали: «Ура, за Родину, за Сталина!». В этот период я не думал о смерти, думал только о том, как уничтожить немецкую пехоту. Патроны закончились и у меня, и у других, и у ефрейтора Черняка: он достал финку и ей резал немца. Так мы выиграли бой…

Идем дальше. Встречается боевая точка. Оттуда в нас бьют из пулемета. Несколько солдат ранило, один солдат, Осроров, поднялся, хотел перебежать, но его добил снайпер. Я достаю бинокль, рассматриваю, вижу – амбразура. Решаю, чтобы сохранить солдат, не бросаться в лоб, и даю указания первому отделению сделать обход справа, третьему отделению взвода – обход слева, а я со вторым отделением лежу и стреляю по амбразуре. Немцы выкинули белое полотно – сдаются. Я встал и с отделением пошел туда. Подошел, немцы стали выходить. Сколько человек их было, не считал (45 или больше). Отвел пленных в штаб. Зайти к командиру дивизии и сообщить о выполнении задания не догадался.

Мы продолжали наступление. Время шло к вечеру, темнело. Подошли к заводу «Баррикады». И какой-то солдат кричит: «Танки!». Все залегли, и я в том числе. Слушаю, никаких танков нет. Я поднимаюсь, не успел сказать «Вперед!». Единственный выстрел снайпера был в мою голову. Я упал. Меня отвезли в санчасть. Потом догадался, что снайпер подумал, что я – большой начальник, т. к. на мне был белый халат…

После моего лечения нашему саперно-штурмовому батальону был приказ очистить Сталинградскую и Калмыцкую области от всех взрывчатых вещей: фугасов, минных полей... Приступили к уничтожению. Все патроны, пулеметы, автоматы, винтовки приносили и складывали в кучу. Танки и орудия фиксировались на карте. После окончания работ батальон отправили в город Зарайск на формировку. Приняли пополнение. Приступили к подготовке. В июне месяце нас отправили на Орловско-Курскую дугу…

…Дошли до Чернигова до реки Десна, через которую мы переплавляли штрафников на плотах. Далее строили мост в Чернобыле на реке Припять. Наступаем дальше в Западную Украину. Приказ Сталина был такой: «У населения ничего не брать, мародеров расстреливать на месте!». Комбат Филиппов дает мне указание выделить четырех разведчиков, которые пойдут к немцам в тыл. Эти четыре человека, которых я послал, решили выпить, потому что не к теще на блины собрались. Зашли к одной женщине, которая гнала самогон. Выпили, заплатили ей. Продолжить бы, а денег не хватает. Она им не дает самогон просто так. Они расстреляли самогонный аппарат. Взяли мешок муки. Отнесли к другой женщине. Стали пить. А на другой день обе эти женщины пришли к командиру батальона, капитану Филиппову. Он командует строить взвод. Женщины показали на Чеменева, что он взял тот мешок с мукой. А татарин Закиров говорит командиру части: «Я, комбат, брал мешка!». Комбат приказал Чеменеву раздеться до нижнего белья и расстрелял его. Ночью вызвал меня. Не спит, ходит по избе. Говорит: «Пиши характеристику на солдата Чеменева!». Написал на него хорошую характеристику: «Никаких взысканий не имел, награжден медалью «За боевые заслуги», медалью «За отвагу». Тогда комбат снимает меня с роты, за эту характеристику…

Потом строили мост на реке Шпрей в Германии. После этого продвигались до Праги, разминируя дороги. Не доходя до Праги 8 км, закончилась война... В 1946 г. моя рота ходила следить за проведением выборов на Украине. Весной в 1946 г. охраняли мост на реке Случь. Во время половодья часть моста снесло. Мы отстроили его заново. В июне 1946 г. я демобилизовался…

….А в феврале 1952 г. меня снова призвали в армию. Из Казани отправили в Москву, из Москвы – в Закарпатье. Там меня поставили командиром дорожной роты. В 1952-1953 гг. строил дорогу в Татарстане: Песьмянка – Азнакаево – Елабуга – Альметьевск. Перебросили в Крестцы Новгородской области. В Крестцах тоже строили дорогу, двухметровые кольца спускали на тросах, ломах вручную, кранов не хватало…

…Сейчас я, командир роты, майор, получаю меньше рядового. Пенсию платят половину, за то, что воевал, а то, что работал – не платят, говорят: получай или рабочую, или военную… Сплю по часу в сутки, ломит руки и ноги… Сижу, в окно смотрю и телевизор слушаю. Господь сохранил меня на войне – и теперь дает мне такую жизнь. Если хотите, можете проверить мой рассказ, если остались еще немцы живые те, что были под Сталинградом…

Агафонов, г. Агрыз, Татарстан».

Источник: km.ru